Возник в 50-е годы, его создатели — Тацуми Хидзиката (1926-1986 и Казуо Оно (1906-2010). Они хотели создать новый вид танца, основываясь только на собственном опыте в танце и жизни. Это была реакция на авангардный западный танец и в то же время на традиционные японские формы танца. Первоначально создатели этого стиля назвали его «танцем тьмы». И действительно в нем множество образов распада, смерти и страха. Как и европейский свободный танец, который в свое время противопоставил себя классическому балету, буто был реакцией на жесткие рамки и условность японского традиционного театра.
Главная задача Т. Хидзиката состояла в пробуждении потенциальных возможностей тела, подавленного традициями: «Буто — это труп, который с большим для себя риском встает на ноги», — говорит он. Танцор буто должен прежде всего «убить» свое традиционное тело, стать «трупом», а затем научиться стоять заново. Лишь тогда он узнает, как нужно двигаться. Западные танцевальные техники строятся на овладении мастерством движения, подчиняя тело строгой дисциплине, путем многолетних тренировок, а танцор буто представляет свое тело, до сих пор не проявившее себя, он сосредотачивает все свое внимание на собственном теле, старается уловить его тончайшие ощущения и управлять малейшими его импульсами. Отсюда поразительная замедленность движения. Под чувством тела понимается способность концентрироваться на тех его частях, на которые, как правило, человек не обращает внимания, умение сознательно делать жесты, которые обычно совершаются автоматически, отчего актер театра буто становится предельно чутким к любому импульсу, исходящему из тела. Буто часто сравнивают с древним ритуальным искусством, где движение и танец нерасчленимы и подобны магическому заклинанию. В нем очень много от медитации и техники восточных единоборств. Буто занят поисками некой первичной реальности, разоблачением ликов культуры, демонстрацией священных предметов. Поэтому при всей свой экзотичности он идейно и эстетически близок постмодернизму.
Вступив в танцевальный мир своего времени, буто породило много споров. Завоевав расположение видных литераторов Японии той эпохи (в их числе Икуя Като, Тацухико Сибусава, Сюдзо Такигути, Ютака Хания и Юкио Мисима) вплоть до того, что некоторые из них лично принимали участие в постановках Хидзиката, буто тем не менее осталось маргинальным феноменом для ортодоксальной хореографии, получив там статус ереси и объекта насмешек, а для большинства зрителей свелось к набору стереотипов: бритые наголо люди, белый грим, обнажённые тела, дикость, мутировавший в Японии вид танца модерн 1960-х годов, псевдоискусство «не владеющих элементарной техникой дилетантов». Действительно стереотипное представление о внешнем виде артистов буто сводится, как правило, к бритой голове и белому гриму. Однако на самом деле ни то, ни другое не является в строгом смысле обязательным. Можно даже говорить о том, что буто будет в не меньшей степени самим собой, если актёр наденет деловой костюм, а бритой голове предпочтёт косой пробор. Существенным можно считать лишь то, в какой степени исполнение соответствует философии и эстетике буто.
Эстетика буто, обращающегося к специфически японской телесности кривых и коротких ног и стремящегося вернуться в лоно японской же традиции в духе театра Кабуки для того, чтобы порвать с навязанной извне дихотомией центра и периферии, где под влиянием современной западноевропейской хореографии японскому уделялось место последней, с трудом поддаётся простому и внятному описанию. В буто нет прыжков, подскоков, вращений. Подчас вообще нет никаких движений — простое сохранение положения, стойка или присед безо всякого видимого намерения когда-нибудь снова встать. Акцент в буто сделан на теле как таковом. Искажённая, рассеянная пластика, движения, будто бы распадающиеся в пространстве, — в основе техники буто. А в нарочитой замедленности, во внутренней сосредоточенности и в спокойной созерцательности угадываются более древние истоки, идущие от театра Но и трехстиший хокку. Танцор буто. как и старинный японский поэт, стремится к слиянию с природой, апеллируя не к рассудку, а к чувствам зрителя. Тело босоногие импровизаторы уподобляют сосуду, который надо опустошить, освободить от всего личного, чтобы наполнить чем-то чужим, инородным, будь то дух дерева, сухого листа или старой женщины. Красота тела уже не имеет никакого значения.
